НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

Сознанием Юнг называет «сознающее» и «проявленное, осознаваемое». Оно проистекает из бессознательных содержаний (из потенций непроявленного). Сознание «пробуждается каждое утро из глубин сна, бессознательного состояния. Оно подобно ребенку, который ежедневно рождается из материнской первоосновы — бессознательного. Как показывает строгое исследование бессознательных процессов, сознание не просто находится под их влиянием, но и постоянно вытекает из бессознательного в форме бесчисленных спонтанных представлений», — сообщает Юнг в докладе «К психологии восточной медитации», прочитанном в 1943 году. По Юнгу, сознание возникает в результате процесса дифференциации («отличимости»), то есть различения одного от другого. Филемон в «Красной книге» говорит: «Творение есть отличимость. Оно отличимо. Отличимость — его сущность, потому оно и отличает. Человек отличает потому, что сущность его есть отличимость. Посему отличает он и свойства Плеромы, коих не существует. Он отличает их по своей сущности».

То есть, человеческий ум устроен так, что не может не делить целое на части, отделять одно от другого, наделяя эти вещи различными качествами, поэтому даже бескачественную полноту/пустоту он наделяет качествами, когда начинает о ней размышлять. Если человек перестает различать, он, по Юнгу, неизменно погружается в бессознательное состояние, а то и вовсе растворяется в ничто, перестает быть собой, а значит, по мнению Юнга, прекращает существовать.

Таким образом, для Юнга это само-исследование было не растворением себя в Абсолюте, а, напротив, утверждением себя для того, чтобы не исчезнуть в Абсолюте (что казалось Юнгу равносильным тому, чтобы просто перестать быть) или хотя бы чтоб не стать игрушкой в руках содержаний (духов) коллективного бессознательного, архетипов. Рамановское же исследование призвано растворить «я»-мысль в Абсолюте (в Атмане), чтобы восторжествовала Истина и человек стал истинным Собой, а не неким маленьким ограниченным представлением о самом себе как о теле и конкретной отдельной личности. И тем самым раскрыл в себе безграничный (ну и, конечно, божественный) потенциал. (В то время как Юнга, по большому счету, вообще мало заботила «Истина», для него это было слишком духовное понятие, «только-святость»; очевидно, его больше занимало простое душевное здоровье, точнее – психологический комфорт личности, который, по сути, он и называл «целостностью».)

Филемон говорит: «Наша сущность есть отличимость. А не будем той сущности верны, то и отличим себя недостаточно. Потому нам должно творить отличаемость свойств». Отвечая же на вопрос: что плохого если не отличать себя? — маг поясняет: «Не отличая, угодим мы за пределы своей сущности, за пределы Творения, и низвергнемся в неотличимость, а она есть иное свойство Плеромы. Мы низвергнемся в саму Плерому и перестанем быть Творением, себя обрекая растворению в Ничто. А это Смерть Творению».

Тут открывается основной страх Юнга: он панически боится растворения, потери себя в мнимом («полагаемым», выдуманном его умом) «Ничто». Дальше Филемон говорит: «Мы, стало быть, умрем в той мере, в каковой не станем отличать. Оттого-то естественное устремление Творения направлено к отличимости противу изначальной опасной тождественности. Имя тому устремлению PRINZIPIUM INDIVIDUATIONIS. Тот принцип есть сущность Творения».

Таким образом, суть юнговской «индивидуации» в том, чтобы утвердить свою уникальность как сотворенного отдельного от всего остального человеческого существа. В книге «Отношения между «я» и бессознательным» (1928) Юнг пишет об этом так: «Почему же так желательно, чтобы человек индивидуировался? Это не только желательно, но прямо-таки необходимо, поскольку из-за смешения с другими индивидуум совершает поступки, которые толкают его на разлад с собой. Ведь всякое бессознательное смешение и неотделенность вынуждают быть и действовать так, что это не совпадает с собственным бытием». То есть в индивидуации Юнг видел возможность обретения гармонии, покоя (точнее, как уже было сказано выше, психологического комфорта личности). Для этого, судя по его словам, мы должны сделать свое бытие по-настоящему «своим собственным бытием» (а не чьим-то еще!), то есть очистить свое «я» от всех наслоений, от всех влияний, с тем чтобы осталось только «я» — без примеси предков, без голосов коллективного бессознательного, без влияния чего-либо иного, любого «не-я». Возможно ли это, и если да, то к чему это приведет? Очевидно, что сам Юнг (по крайней мере, в 1928 году) на собственном опыте на этот вопрос не ответил. Потому что если бы он разобрал самого себя вот таким образом, то в середине этой луковицы «я» не обнаружил бы ничего (никакого такого «собственного бытия»), кроме той самой безграничной Плеромы, от которой считал таким важным отмежеваться… Но посмотрим дальше. Не может же быть, чтобы «великий Юнг», один из столпов психологической науки 20 века, был столь недальновиден.

В книге «Психологические типы» (1921 г.) термин «индивидуация» определен так: «Индивидуация есть процесс образования и обособления единичных существ, — говоря особо, она есть развитие психологического индивида как существа, отличного от общей, коллективной психологии. Поэтому индивидуация есть процесс дифференциации имеющий целью развитие индивидуальной личности». Постепенно Юнг развил это понимание индивидуации и стал говорить о ней уже не только как о процессе отделения от коллективной психики, но — как о процессе достижения целостности, обретения «самости».

Впрочем, вместе с тем выясняется, что юнговская «самость», по сути, и есть не что иное, как своего рода центр, ядро личности, включающей в себя не только сознание (центром какового является мысль «я»), но и бессознательную психику. Вот он продолжает рассказывать в «объяснительной записке» о своих претензиях к Рамане: «Индусу ясно, что самость как исток души неотличима от бога и что в той мере, в какой человек существует в собственной самости, он не только содержится в боге, но и есть сам бог. Шри Рамана, например, в этом отношении высказывается определенно. Без сомнения, это уравнение есть толкование. Равным образом толкованием является концепция самости как «высшего блага» или как совершенной, желанной цели…»

Термин «толкование» тут можно перевести на человеческий язык как «одна из возможных точек зрения». То есть Юнг, вполне правильно понимая, чем была для Раманы Самость, однако же надменно полагает, будто Рамана (как это сделал бы европейский ученый вроде Юнга) строит гипотезы и говорит о чем-то, чего не знает непосредственно, на собственном опыте. Такое подозрение в отношении Раманы вполне могло возникнуть у человека, который никогда не встречался с Раманой и, более того, сам всю жизнь грешил гипотезами, ни разу не испытав на собственном опыте того, о чем всю жизнь теоретизировал. По этому поводу есть замечательная история, которую в одной из своих бесед рассказал современный немецкий духовный учитель Экхарт Толле. О неком ученом, который изучал свойства меда. Изучив мед настолько, насколько это только возможно, этот ученый знал о меде все: химический состав, молекулярную структуру, способы производства, разновидности пчел, пыльцы и так далее. Он защитил блестящую докторскую диссертацию о меде. А когда его спросили, пробовал ли он когда-нибудь мед, он ответил: «Нет, это не входило в рамки работы над моей диссертацией». Толле говорит: «Если вы попробуете мед, вы мало что о нем узнаете. Но в этом есть другое знание, которое гораздо более непосредственно и мгновенно и не имеет ничего общего с концептуальным знанием, но вы знаете мед гораздо глубже, чем тот, кто знает его только через концепции о нем».

Именно таким был Рамана Махарши, в отличие от Юнга, который был подобен тому самому ученому, знавшему о «меде» («Самости») только на основании своих гениальных догадок и интуиций, а также наблюдений за пациентами. Рамана вовсе не был кабинетным ученым (хотя Юнг пытается оценивать его именно с этих позиций), Рамана даже не был продвинутым ученым-визионером (каковым был Юнг, который, конечно, не просто теоретизировал, но, как свидетельствует «Красная книга», погружался в глубины своего бессознательного посредством видений и «активного воображения», как он называл один из своих методов). Рамана знает непосредственно, о чем говорит. Для него это не догадки и визионерские игрища. В своих наставлениях он просто описывает свой опыт прямого проживания реальности (причем не прошлый опыт, а то, что знает и видит прямо в момент говорения), и иногда дает настройки и указатели для умов своих учеников. Он не просто пробовал этот «мед» Самости, Естества. Он сам «стал» этим «медом». Никаких «толкований», «интерпретаций» и «гипотез». В итоге те, кто оказывался в присутствии Раманы, испытывали буквально взрыв атомной бомбы внутри своего личностного ума… Юнгу не довелось.

(При этом подход Раманы все же можно назвать «научным», потому что он был совершенно экспериментален. В нем не было места для спекуляции и домыслов. Его метод самоисследования «Кто я?» совершенно практичен и экспериментален – вот сам посмотри, говорит Рамана, смотреть надо так-то и так-то. Рамана не конструировал нагромождение сухих теорий, но давал прямое руководство. Его собственное исследование в момент «переживания смерти», когда в подростковом возрасте он почувствовал, что умирает, но вместо того, чтобы запаниковать, просто решил выяснить, кто именно умирает, тоже было совершенно научным экспериментом, в результате которого он распознал ту самую Самость.) ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>